Кубики Гулливера

Дани Караван, скульптор мирового уровня. Ретроспективная выставка его работ проходит в Тель-Авивском музее искусства. Свою успешную творческую карьеру скульптор объясняет счастливой звездой, освещающей и освящающей его путь, доверие которой он ни разу не обманул.

«Я – труженник-чернорабочий». Но труженик чернорабочий Дани Караван воплощает в жизнь архитектурно-скульптурные замыслы поэта и философа Дани Каравана. Между замыслом и конечным результатом – пропасть.

Коварные спонсоры, безграмотные чиновники, недобросовестные исполнители, наконец, нежелательные компромиссы и множество других препон, которые могут загубить первоначальную красоту замысла. Впечатляющий список осуществленных и установленных работ Каравана в разных странах мира свидетельствует о том, что над ним и в самом деле счастливая путеводная звезда.

Дани Караван родился в 1930 году в Тель-Авиве в семье архитектора и мечтал стать писателем, но дислекция помешала – он делал четыре ошибки в слове из трех букв. Учеба в Академии искусств Бецалель, затем во Флоренции, где он изучал фресковую живопись, а затем — в Париже. Свою карьеру Дани начинает как театральный художник, но вскоре архитектор Яков Рехтер приглашает его принять участие в скульптурном оформлении здания окружного суда в Тель- Авиве и скульптура становится его основным занятием. «Как Рехтер умудрился понять по моим сценическим работам, что я смогу лепить рельефы, ума не приложу?» Результат их плодотворного сотрудничества – 30 рельефов и превосходная решетка (рельеф на просвет) из металла в здании суда.

Перечень осуществленных замыслов мастера большая проблема – даже краткий их список займет все газетное поле, отведенное для этой статьи, потому назову только мемориал «Дивизии «Негев»» (Израиль), «Белая площадь» (Израиль), «Памяти Регенсбургской синагоги» (Германия), «Ось метрополиса»(Франция), «Берешит» (Япония) и «Пассаж» (Испания). О персональных выставках, в том числе в музее им. Щусева в Москве, и о сценических работах в театре Марты Грехем упомяну лишь вскользь. В числе медалей, званий и премий, которыми награжден Дани Караван – Императорская Премия Японии, эта «Нобелевка» по искусству.

Собственно, уже одно из первых произведений Каравана – мемориал «Бригаде «Негев»», что установлен севернее Беэр-Шевы, над которым скульптор работал с 1963 по 1968 год, вывело его на мировой уровень. Бригада обороняла единственный в пустыне водопровод во время Войны за независимость. Этот великолепный комплекс, как снегом, запорошен песком пустыни. В подобном единении скульптуры с природой есть своя красота. Скульптурно – архитектурному сооружению из армированного бетона площадью 100 на 200 метров погодные условия не помеха. Увы, сионистские идеалы, за которые сражались бойцы бригады, чьи имена выбиты на стенах мемориала, на наших глазах уходят в песок. Окинуть взглядом все сооружение и оценить его пластическое своеобразие можно только с вертолета, будто скульптор считал своим заказчиком самого Господа Бога и ориентировался на его безупречный вкус. В пустотах и проемах мемориала хозяйничает ветер, здесь все время слышен звук пастушьей свирели, органных труб и… плач.

Удивительные вещи происходят иногда с художником. В 1978 году во Флоренции состоялась персональная выставка мастера. В его распоряжение была отдана крепость Бельведере, некогда построенная архитектором Бонталенти для семейства Медичи. В 60-ых годах прошлого века крепость стала музеем.

Здесь автор разбросал свои скульптуры, выстроил оси, разработал оптические ходы, но работа оставалась незаконченной – не хватало завершающего аккорда. Тогда Караван решил соединить лазерным лучом крепость Бельведере, расположенную на возвышенности, с самой высокой точкой города, башенкой купола Брунеллески. И только когда работа была завершена, он узнал, что Галилео Галилей проделал в своде башенки отверстие так, что луч света в дни зимнего и летнего равноденствия освещал одну и ту же точку. Галилей видел в этом доказательство того, что земля вертится. Четыре месяца пока длилась выставка лазерный луч прорезал небо Флоренции, устремляясь в ту же точку, куда направлял свой луч Галилей.

«Ось метрополиса» (1980 г.) Каравана в Сержи – Понтуаз на западе от Парижа уникальна по своему. Муниципалитет заказал ему скульптурный комплекс на пустоши, и только когда работа была готова, начал строить город вокруг скульптуры, используя ее как ось. Такое – редкость.

Памятный знак Вальтеру Беньямину «Пассаж» в каталонском пограничном городке Порт Бу, над которым скульптор работал с 1990 по 1994 год вместе с британским архитектором Норманом Фостером, выстроен как туннель, уходящий в морской водоворот.

Вальтер Беньямин (1892 – 1940) – не лишенный профетических озарений немецкий философ еврейского происхождения сочетал в своих трудах марксистские идеи с еврейской мистикой, принадлежал к Франкфуртской философской школе и при жизни не был оценен. Сегодня его имя в одной обойме с Францем Кафкой, Гершомом Шолемом и Мартином Бубером.

Приход Гитлера к власти вынудил Беньямина покинуть Германию и переехать в Париж. В 1940 году философ с толпой беженцев попытался перебраться из оккупированной Франции в Испанию, но неудачно. В отчаяньи он принял яд. Здесь в Порт Бу на месте гибели Вальтера Беньямина установлен архитектурно-скульптурный знак в память о нем.

«Белая площадь» в Тель-Авиве (1988 г.) не несет никакой политической или эмоциональной нагрузки. Отлитая из белого бетона, она просто красива.

Тель-Авив – облупившийся, серый, построенный из некачественных строительных материалов мегаполис. Поэтичное имя Тель-Авив (в русском переводе — Холм весны, или, как его еще называют Вешний курган), а также, присвоенный ЮНЕСКО образ «Белый город», не идут ему. Другое дело «Белая площадь» Каравана! Она как идея ослепительно белого города у моря на ярко-зеленом холме, и, если хотите, осуществленная утопия «Города солнца» Компанеллы.

Скульптор охотно признается в любви к школе Баухауз, к творческим принципам таких корифеев модернизма в архитектуре, как Гропиус, Мис ван дер Рое и Ле Корбюзье. Творчество Каравана можно отнести к модернизму из-за его частого обращения к бетону как конечному материалу. Дешевый и потому доступный, но мало эстетичный бетон – прекрасный материал для Каравана. Мастер не подавляет, а выявляет его грубоватую природу и использует для этого технику опалубки, следуя таким ее адептам как американский архитектор Луис Канн и израильтянин Яков Рехтер.

Для отливки в бетоне сколачивается форма из досок так, что текстура дерева и ритм досок оказываются отпечатанными в материале. А потому последующие штукатурка или шлифовка бетона исключаются. Рабочие материалы художника — это еще ветер, камни, железнодорожные рельсы, свет, воспоминания, море, оливы, солнечные часы, снег. «Я рисую травой и солнечным светом», – говорит Караван.

Безупречное чувство формы и текстуры, пропорций и пространства (автор лепит пространство), перекличка закрытых объемов и пустот, планировка сквозняков и солнцепеков, и высокая культура исполнения, все это создает метафизическое напряжение скульптурно-архитектурных ансамблей мастера. Нелегкая задача подыскать лексический эквивалент труду Каравана. Игра Гулливера в кубики или, может быть, разговор с ангелами на языке форм. Но ангелы, как о том «свидетельствует» Талмуд, говорят, как люди, только на иврите (!), так что язык скульптуры могут и не понять.

На заре творчества Дани Каравана некий израильский авторитет от искусства писал о его проекте, что сие сооружение, дескать, не может считаться архитектурой, потому что в нем нельзя жить, и не может оно также считаться скульптурой, потому что в него можно войти и из него можно выйти, и оно состоит из нескольких частей. И вообще-то, бетон забыли заштукатурить, и всего этого быть не может, потому что не может быть никогда.

Этого не может быть никогда, но оно существует. Свои лучшие постройки человечество воздвигало не для жилья. В огромной египетской пирамиде «жила» только одна мумия. Римляне, народ одержимый двумя великими страстями – войной и строительством, не многоквартирные дома строили, а храмы. Архитектура как экспансия. И руины этих храмов, как следы архитектурной экспансии от Сирии до Британии, археологи находят по сей день…

Однако вернемся к модернизму. Вернее, к спору между ним и постмодернизмом. Первый — провозглашал рациональный и функциональный подход к архитектуре и ее средствами собирался навести, наконец, порядок в обществе. Второй — ставит под сомнение наличие рационального начала в человеке, отрицает функциональный подход и презирает как порядок, так и общество. Модернизм учит: дом ничего не должен выражать. Дом есть дом, не факел, не знамя, не кастрюля. Не кастрюля, соглашается постмодернизм, но почему бы ему не быть рыбой?

Еврейская мама архитектора Франка Гери очень любила готовить рыбу. Вот он и построил Музей Гуггенхейма в Бильбао в виде кусков рыбы на разделочной доске, а признак кошерности – это наличие чешуи. Вот почему с внешней стороны стены музея облицованы алюминиевыми (подобие рыбьей чешуи) листами. Кто раньше слышал о Бильбао? А сегодня народ валом валит.

Постмодернисты любят крутить документальный фильм о том, как по решению суда разрушаются совершенно непригодные для жилья дома, построенные модернистом Ле Корбюзье. Что и говорить, двадцатый век служил экспериментальным полигоном не только для политических, но и для эстетических идей. Постмодернизм с его излюбленной идеей деструкции, то есть разрушения, отнюдь не безобиден. В его активе – падение Берлинской стены, развал Советского Союза, поражение Израиля во Второй ливанской…. Отрицая любую идеологию, а национальную и подавно, он успел обрасти чертами новой идеологии, единственно, как он считает, верной. Не дай вам бог заговорить с кем-нибудь из израильских интеллектуалов об Иерусалиме как национальной святыне – вас просто не поймут. Но на то они и интеллектуалы! Считая самих себя свободомыслящими индивидами, они раньше других оказались зомбированы новой идеологией. Под воздействием идей постмодернизма находятся и те, кто ни о каких дерридах с делезами слухом не слыхивал, потому что это дух эпохи. А как дух эпохи может не отразиться в искусстве?! Постмодернизм культивирует интердисциплинарность, то есть принадлежность к нескольким дисциплинам или жанрам одновременно. В случае творчества Дани Каравана – к жанру скульптуры и к жанру архитектуры.

Зачем мне понадобилось доказывать это? Потому что я не согласна с критиками, которые упорно «закрывают» Караваном эпоху. И не пускают его в современность!

Но художник принадлежит сегодняшнему дню и его новая работа – проект памятника цыганам в Берлине еще удивит мир. Что касается чрезмерно перегруженной экспозиции, от которой пестрит в глазах, здесь мне придется согласиться с прессой – она не совсем удалась. Но в ансамблях мастера нет суеты, там царит буддистское спокойствие.

Одновременно с богатой музейной, снабженной двумя неподъемными томами каталога, ретроспективой Дани Каравана в тель-авивской галерее «Эрлих» проходит другая выставка с претенциозным названием «Альтернатива». Мятая бумага, кое-где тронутая краской. Есть в этом некоторое очарование, но очень походит на упражнение, которое дают студентам художественных школ. Черный и белый листы бумаги без причины выставлены на полу. Публика на них наступает, куратор выставки нервничает, отгоняет нечутких к прекрасному. Положили на пол произведение – так предложите посетителям вытирать о него ноги. В этой акции будет заключаться концептуальное зерно. Альтернатива чему? Может быть, явлению по имени Караван?

Хотя дело все-таки в путеводной звезде. Одному — ласково светит всю жизнь, а на другого холодно взирает…. Если так, то какая звезда освещала путь Вальтера Беньямина? Та, которая не принесла ему ни денег, ни признания (не так давно в каком-то книжном складе на родине философа случайно был обнаружен тираж его книги, отпечатанной при жизни Беньямина – в свое время магазины не хотели брать книгу за полным отсутствием читательского интереса) и равнодушно взирала на то, как он корчится в предсмертных судорогах на границе с чужой страной? Или та, которая ярко и победно вспыхнула после его смерти и горит по сей день?

«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести» за 14.02.08