Если бы я писала диссертацию о творчестве Игоря Губермана, то непременно выбрала бы тему «И.Губерман и Талмуд».На изучение Талмуда я потратила семь лет, столько праотец Яков трудился у своего будущего тестя за красавицу Рахиль, а получил в жены, увы, ее сестру Лию. Семь лет учебы – не пропадать же знаниям! Хочу поделиться открытием: в супертексте Талмуда встречаются примечательные сентенции таннаев, мудрецов Мишны, наиболее древней части Талмуда, и амораев, раввинов- мудрецов Гемары, живших приблизительно в первых веках нашей эры, и сентенции эти перекликаются с губермановскими «гариками».
Предварительная моя работа над этой статьей заключалась в следующем: я разделила листы вертикальной чертой надвое и поместила с одной стороны четверостишия Губермана, с другой – аналогичные места в Гемаре. Вот что получилось. Губерман: «Нет на свете лучше дела,/чем творить живую плоть./Наше дело – сделать тело,/а душой снабдит Господь». В трактате «Килаим» Иерусалимского Талмуда читаем о том, что первый человек был создан Богом и только Им одним, а вот в создании каждого последующего принимают участие трое: мужчина вносит свою долю, женщина вносит свою (кто бы спорил ?), а душу дает Господь.«Когда приходит час кончины, Господь Пресвятой берет Свою часть, а часть отца и матери кладет перед ними, и они плачут. Сказал Господь: что вы плачете? Разве Я взял ваше? Я взял Свое».
«Комок живой разумной слизи / так покорил и даль и высь, / что создал множество коллизий, / чтоб превратиться снова в слизь», – так у Губермана. Ему вторит таннай Аккавия бен Махалалель, живший приблизительно в I веке до н. э.: «Знай, откуда ты пришел, и куда ты идешь, и перед кем тебе предстоит дать ответ. Откуда ты пришел? Из зловонной капли [слизи, спермы]. Куда ты идешь ? Туда, где прах, тлен и слизь. Перед кем тебе предстоит дать ответ? Перед Царем над царями царей, Пресвятым, благословен Он».Внимательный читатель заметит, что совпадение смыслов здесь не полное: поэт говорит о конце, который человечество само себе готовит, а мудрец – о предбытие и послебытие человека. Но конец одинаков, да и начало похоже. Вопрос о том, в какой форме дать ответ, когда придется предстать перед Ним, заботит и нашего поэта: «Если я перед Богом не струшу, то скажу ему: / глупое дело – осуждать мою светлую душу / за блудливость истлевшего тела». Та же тема красочно развернута на листах Талмуда. Вот отрывок из беседы Антонинуса, судя по имени, человека, принадлежавшего к эллинистическому миру, с р. Иехудой ха-Наси, кодификатором Мишны: «Прежде, чем спрашивать меня о нечистом теле, спроси о чистой душе», и далее:«Сказал Антонинус : тело и душа могут отвертеться от суда, но как? Тело говорит: душа грешила, и с того дня как она отошла от меня, лежу я в могиле смирно как камень. Душа говорит: с того дня, что оно отошло от меня, парю я в воздухе, как птица. Сказал Рабби: расскажу тебе притчу. На что это похоже? У царя из плоти и крови был прекрасный сад, и давал он прекрасные плоды, и поставил он там двух сторожей, калеку и слепого…Взобрался калека на слепого и так сорвали они плоды, и съели их. Однажды пришел хозяин пардеса (цитрусового сада). Сказал им : прекрасные плоды-первинки, где они? Сказал ему калека : есть ли у меня ноги, чтобы ходить ? Сказал ему слепой : есть ли у меня глаза, чтобы видеть? Что сделал ? Посадил калеку на спину слепого и судил их вместе как одно целое. Так и Пресвятой, будь Он Благословен приводит душу, бросает ее в тело и судит их вместе как одно целое». Раввины эпохи создания Талмуда или как его еще именуют «Устной Торы» не расчленяли человека на душу и тело, поэтому для них было важно все, что связано с чистотой плоти: половая жизнь в рамках брака, соблюдение кошрута, омовение в ритуальном бассейне микве. Не случайно великих таннаев называли «святое тело». «Когда свернуло стрелки на закат, / вдруг чувство начинает посещать, /что души нам даются напрокат / и лучше их без пятен возвращать».(И.Г.)
«Есть люди,– их кошмарно много,– / чьи жизни отданы тому,/ чтоб осрамить идею Бога / своим служением ему»,– это, как читатель уже догадался, Губерман, а вот Гемара : «Некто, тот, кто учил Тору, глядите, как извращены его дела и как безобразны слова ! О нем Писание говорит: ‘ Такие осрамили Имя Мое’». И потому: « Ощущение высшей руки / в нас отнюдь не от воплей ревнителей; / чувство Бога живет вопреки / виду многих священослужителей».(И.Г.)
«Устав от евреев, сажусь покурить / и думаю грустно и мрачно,/ что Бог, поспешив свою книгу дарить, / народ подобрал неудачно». Другие народы не хотели нести ношу заповедей и потому Тору не брали. Господь предлагал Тору «…каждому народу и племени, но они не приняли ее, пока не явился Израилю, и тот принял ее». «Сказал р.Авдими, сын Хамы бен Хасы : поднял Святой, будь Он Благословен, над ними гору, как корыто, и сказал им: Если примите Тору – хорошо, если нет – здесь вам и крышка». (В оригинале не «крышка», а «могила». Вольный перевод мой. М.Г.) Есть, конечно, в Гемаре отрывки, содержащие мнение о даровании Торы, противоречащее, приведенному выше и «свидетельствующее» об абсолютно добровольном принятии Торы. Без таких противоречий Талмуд не был бы Талмудом. А вот что о выборе народа: «Владыка мира ! Вся вселенная – Твоя, поменяй их на другой народ. Сказал Господь:
“…” иди, возьми себе жену шлюху и нарожай с ней детей блуда, а потом Я скажу: разведись с ней. Если сможешь это сделать – то Я расторгну союз с Израилем».
У Губермана :«Навряд ли Бог был вечно, / Он возник в какой-то первобытно древний век / и создал человека в тот же миг, / как Бога себе создал человек». В трактате «Хагига» Вавилонского Талмуда: «Господь Пресвятой сказал Израилю: вы сделали Меня единственным в мире, и Я делаю вас единственными в мире». Заметьте, Израиль первым «сделал» Бога.
Не обойти нам и тему Мессии. Губерман: «Когда однажды, грозен и велик, /над нами, кто в живых еще остались, / появится Мессии дивный лик, / мы очень пожалеем, что дождались». Здесь идентичность с высказываниями мудрецов Талмуда почти полная.« Сказал р.Йоханан: пусть придет, но я его видеть не желаю. Сказал Реш Лакиш: почему же? Не потому ли, что написано:
‘Как будто бежал человек от льва и столкнулся с медведем, и добрался домой, оперся о стену – и укусила его змея’». Современник р.Йоханана вавилонский аморай Рав вторит ему со страниц другого трактата: «Да, пусть придет, но лучше мне его не видеть». Р.Иосеф в мессианском экстазе возражает ему:«Пусть придет, и да удостоюсь я чести сидеть возле кучи навоза его осла!».
«На страшный суд разборки ради / эпоху выкликнув мою, / Бог молча с нами рядом сядет / на подсудимую скамью». Аналогию этому губермановскому стиху я встретила в книге «Еврейские народные сказки», изданной в Санкт-Петербурге в изд-ве Симпозиум в 2000 г. Составители сборника в свирепой форме предупреждают – не копировать тексты из их книги. Неловко даже как-то, ведь сказки никому не принадлежат, они – устное народное творчество. Выходные данные антологии я указала и могу спокойно перейти к хасидскому преданию, включенному в нее. Оно рассказывает о цадике и чудотворце ребе Элимелехе, который вызвал в суд самого Господа Бога. Дело было так: польский царь издал указ о выселении всех евреев из своих земель. Но «великий ребе Элимелех» призвал Бога к ответу, предварительно покопавшись в Священных книгах и найдя там серьезные показания к подобной дерзости. В чем обвиняли Бога не трудно догадаться: Он, де, « обрек на неимоверные страдания целый народ» – вот ведь какая новость… Суд не принял возражений и оправданий Шехины, земной эманации Бога и, в нашем случае – Его адвоката, и обязал Всевышнего отменить приказ о выселении. И решение суда было уважено.
Самое время сменить серьезный тон на шутливый и фривольный. Губерман: «В сей жизни краткой не однажды / бывал я счастлив от того, / что мне важнее чувство жажды, / чем утоление его» и еще: «…само ожидание женщины– лучше,/ чем то, что случится при встрече». Аморай Реш Лакиш совершенно согласен с Игорем : «Созерцание женщины лучше, чем то самое дело с ней». Реш Лакиш – один из интереснейших персонажей Гемары, до прихода к Торе он был главой разбойничьей шайки и однажды даже «продался (нет, не большевикам) гладиаторам». Ему принадлежат яркие парадоксальные высказывания, например: «Велико раскаяние – злые дела оно превращает в заслугу». Ох, в какие этические дебри может завести подобная сентенция! Губерман это прекрасно понимает: «Вся история – огромное собрание / аргументов к несомненности идеи, / что Творец прощает каждого заранее; / это знали все великие злодеи». Целая россыпь замечательных «гариков» – я выхватываю еще два из них – посвящена теме преступления и наказания, и извечной дихотомии добро-зло. «Наш век в уме слегка попорчен / и рубит воздух топором, / а бой со злом давно закончен: / зло победило, став добром». Добро здесь и впрямь выглядит оборотнем, и потому: «Разуму то холодно, то жарко / всюду перед выбором естественным,/ где душеспасительно и ярко / дьявольское выглядит божественным».
Я хотела взять шутливый тон, не вышло – шутки все попадаются какие-то горькие, например, «Здесь еврей и ты и я, / мы единая семья: / от шаббата до шаббата / брат наебывает брата». Не меньшей чем губермановская горечью окрашены слова старейшины храмовых первосвященников р.Ханины, сказавшего:«Молитесь за царство (Римскую Империю), если бы не страх перед ним, мы сожрали бы друг друга живьем».
«Быть незаметнее и тише – / важнее прочего всего: / чем человек крупней и выше, / тем изощренней бес его». Параллель этому «гарику» находится в трактате « Сукка »: «Чем крупнее человек – тем купнее и бес, сидящий в нем» или «По масштабу личности – и бес». В оригинале, не «бес», но «йецер», излюбленный термин мудрецов Талмуда, ускользающий от точного перевода; это – дьявольское наваждение, злой гений, бесовская страсть, греховный порыв, злой импульс. Перечень можно продолжить, но до точного смысла слова добраться трудно, потому что оно содержит в себе изрядную долю положительного компонента. Мидраш считает даже, что «Греховное побуждение – хорошо весьма».
В одном из своих четверостиший поэт пишет: «Я Богу докучаю неспроста / и просьбу не считаю святотатством: / тюрьмой уже меня Ты испытал, / попробуй испытать меня богатством». Богатством Всевышний испытал главу иешивы в Вавилонии и духовного лидера эпохи, которую ивритоязычные исследователи поэтично называют «кромкой Древнего мира», Рава. У него были виноградники, поместья, галеры, рабы– «богатство и почет», и, ничего, остался верен Торе. Другому герою Талмуда р.Эльазару бен Харсоме достались в наследство «тысяча малых городов на суше и тысяча кораблей на море», но большого впечатления это богатство на него не произвело – как был верен Торе, так и остался ей верен. Мне кажется, Игорь выдержал бы подобное испытание, непременно бы выдержал!
Постмодернисткую игру нанизывания на один и тот же шампур разных сортов словесности можно продолжить. В запасе осталось еще много неиспользованных «гариков». Легче всего объяснить многочисленные совпадения между ними и сентенциями талмудистов еврейским складом ума поэта. Такое объяснение в общем-то верно, но…банально. Я предлагаю другое. Мудрецы Талмуда вольно обращались с хронологией. «Нет прошлого времени и нет будущего времени в Торе» – такова их точка зрения. В Гемаре праотец Авраам учил Тору до того, как она была дана еврейскому народу, и за неимением других, учителями его были…его собственные почки. Иосиф Прекрасный со страниц мидраша «Берешит рабба» то и дело цитирует Псалмы, которые были написаны много позже эпохи Патриархов. И даже сам Всевышний творил мир, заглядывая в Тору!
Представим себе такую картину: Эрец-Исраэль, первый век нашей эры, раввины сидят в бейт-мидраше (доме учения). Глинобитный пол, на столах – множество пергаментных свитков, простой керамический кувшин с холодной водой. Одеты мудрецы в холщевые хламиды и разношенные кожаные сандалии. Утром один из них запасался провизией на рынке и в рыночной толпе может быть задел плечом кого-то из апостолов, ни тот, ни другой об этом никогда не узнают. Раввины проговаривают галахическое постановление; такая дискуссия носит название «пильпуль» (пильпель –перец на иврите), что означает – толочь перец, или смакуют Аггаду. Перед каждым лежит томик И.Губермана. Время от времени раввины листают их. Книгопечатание еще не изобретено, и им непривычно держать в руках эти странные шелестящие предметы, но названия звучат понятно: «Иерусалимский дневник », «Второй иерусалимский дневник», «Третий иерусалимский дневник». Они с удовольствием извлекают из книжек Губермана афоризмы, пробуют их на вкус – перца не занимать!– и включают в тексты Гемары, немного переиначив для порядка.
Ничего, как мы видим, нет странного в признании поэта: «…Нынче мысли свои очень часто / я встречаю у древних мыслителей».
Послесловие к книге Игоря Губермана «Я лиру посвятил народу моему». Изд-во Эксмо, Москва, 2009