Рафи умер – да здравствует Рафи!

В июне 2009 года открывается 53-яя Венецианская биеннале, на которой Израиль будет представлен произведениями одиозного тель-авивского художника Рафи Лави, умершего год назад. Венецианская биеннале – это огромный интернациональный форум, и с июня по ноябрь весь город превращается в выставочную площадку. Впервые на биеннале Израиль, известный в основном громоздкими инсталляциями, выставит на обозрение «просто» живопись художника, которого к тому же нет в живых.

Лави – фигура, как говорится, культовая, и решение показать его работы в Венеции приняла комиссия министерства культуры и образования. «Мир должен увидеть наше национальное достояние».

Не слабо! Вообще-то нашим национальным достоянием всегда считалась Тора, а идея познакомить мир с ней принадлежала Филону Александрийскому, жившему в первом веке и комментировавшего Тору языком Платона. Рафи, ненавидевший пафос, перевернулся бы в гробу от таких слов, но у него нет гроба и нет могилы, не было похорон и друзья не сидели по нему шиву. Рафи Лави завещал свое тело науке. «После смерти мы вместе с женой приняты в университет».

Похоже, на 53-ей Венецианской биеннале зрителя ждут сюрпризы и среди них такое новшество как павильон Ватикана «Святой престол». Глава папского совета по культуре архиепископ Джанфранко Равази затеял диалог церкви и современного искусства, которое, по словам прелата, не обременено такими понятиями как «красота и послание». Ватикан надеется привлечь художников в католические соборы, где пусто и некому, кроме японских туристов, противостоять набирающей силу исламской духовной экспансии– «ясной, острой и молодой».

Интересным обещает быть и Российский павильон. Проект Георгия Первова называется «Тотальный реализм» и предлагает альтернативу «безобразно-гламуропатичной глобализации» (неологизм подлинника желательно сохранить, хотя мой компьютер протестует ). Инициаторы проекта надеются, что их голос «донесется до широчайшей аудитории, которой он нужен».

На этом фоне Израиль показывает местного адепта анти-эстетики, то есть безобразия. Ой, как все сложно в современном искусстве! Только, пожалуйста, не надо волноваться. «Зло победило, став добром» (И.Губерман). Вот так же и анти-эстетика победила, став эстетикой. В случае Рафи Лави это как нельзя верно.

Не вся израильская художественная общественность одобрила решение авторитетной комиссии, были такие, кто назвал выбор анекдотом, потерявшим управление, и неуместной сентиментальностью, а самого покойного художника даже зло обозвали «юным дарованием ».Зато галеристка, в чьей коллекции находится большинство работ Лави, говорят, разрыдалась от радости– ведь ничего так не повышает цену произведений искусства как участие в некоммерческой биеннале.«Авангардист и слово завтрашнего дня, живопись чистой воды, лучшее, что есть в израильском искусстве! Мартир, – плакала она, – и ничего-то ему при жизни не перепало!» И действительно, Лави отказывался от грантов и не захотел, чтобы его кандидатуру представили к самой престижной государственной награде «Премии Израиля». «Я художник, ничего я не хочу получать от государства, чтобы не чувствовать себя должником. Пусть лучше государство даст премию солдату». Ученики Рафи Лави, и это особая категория и особый статус, увешаны призами и медалями как породистые собаки и свирепы как цепные, стерегущие кормушку.

Живописи Рафи никогда не учился. Мальчик был с детства очень музыкален и в 17 лет поступил в консерваторию, где изучал дерижирование (пригодилось) и композицию. Получив музыкальное образование, он купил краски и стал художником, но любовь к музыке осталась на всю жизнь. «Я сам себя учил рисовать. К счастью у меня был хороший учитель». Карьеру Рафи строил по примеру тех великих карьеристов, которые «делали себе карьеру тем, что не делали ее». «Я с детства был лидером, у меня было много придурковатых сторонников, они повторяли за мной те глупости, от которых я уже давно отказался»,– смеялся он. Смех смехом, но с именем Рафи Лави связано становление доминирующего по сей день в израильском искусстве стиля «далут ха-хомер», что в переводе означает нищета, скудость материала. Я настаиваю на переводе слова «далут» как убожество, тем более, что словарь Эвен Шошана предоставляет такую возможность.«Убожество материала»– состоит в некоем родстве с итальянским направлением «Арте повера» – Бедное искусство, представители которого как алхимики пытались «добыть золото» из дешевых предметов и материалов, и также как алхимики потерпели фиаско. Возникнув в 60-ых годах прошлого века, движение перестало существовать в 70-ых, войдя, правда, с историю современного искусства. Израильское «Убожество материала» все еще живо.

Куратор выставки «Убожество материала как знак качества в израильском искусстве» в Музее искусств Тель-Авива в 1986 году и автор статьи к каталогу Сара Брайтберг-Семель определила движение как светское, тель-авивское, базирующееся на анти-эстетике, отрицающее мастерство, и как логический результат такого отрицания культивирующее неумелую руку. Его опознавательные черты : критическое отношение к обществу и его мифам, провокативный минимализм, визуальный аскетизм, и, что не мало важно, дешевые материалы и инструменты, такие как фанера, известь, промышленные краски, малярные щетки вместо кистей и шпахтели вместо мастехинов. Корни анти-эстетики в израильском искусстве Брайтберг-Семель видит в еврейской талмудической традиции, поместившей текст в центр культуры – и в этом она абсолютно права. Но при чем тогда «знак качества»?

«Убожество материала» вскоре стало главенствующим и единственно верным методом в местном искусстве. Рафи Лави художник, критик и законодатель, харизматический лидер и духовный вождь молодого поколения, художественный директор основанной им школы Ха-мидраша – это уже не просто Рафи, а целая институция, или как говорили коллеги «любавичский Рафи». «Рафи – это наше все», – с придыханием говорит о нем бывший ученик, а ныне раскрученный художник Циви Гева, чья ретроспективная выставка проходит в эти дни в Музее искусств Тель-Авива. В Мидраше студентов собственно ничему не обучали. Ученик приносил сделанную дома работу, выставлял ее на показ, и умудренные опытом преподаватели дрессировали его и натаскивали на успех. Это называлось «анализом работ». Так, по словам Михаила Гробмана, «система Рафи Лави способствовала тому, что в молодом израильском искусстве появились талантливые художники-«инвалиды», у них было все, кроме одного,– их руки не подчинялись их мозгу» (газета «Маарив»,1991). В том же 1991 году Лави пригласил меня в Мидрашу вести рисунок и скульптуру – возможно он чувствовал, что его система зашла в тупик.

Но не стану обольщаться на свой счет. Где-то я читала о том, что когда после Великой Французской революции уцелевшая часть дворянства разбрелась по всей Европе в поисках пристанища, челяди, в частности поварам, повезло больше чем их хозяевам. Революция не нанесла удара по национальной святыне – французской кухне. Рука не поднялась. Французский акцент обеспечивал поварам и тем, кто выдавал себя за них, место при дворах и подворьях. Русский акцент гарантирует в эмиграции художнику место преподавателя рисунка. Работодатель рискует: у рисовальщика острый глаз охотника и привычка забрасывать лассо-линию – так много чего скрытого в людях можно ухватить.

Стиль, созданный бунтарем Лави, заматерел, окостенел и оброс офизиозом. Диалектика пост-революционного процесса, однако. «Убожество материала» развило в израильском художническом истаблишменте неприязнь и отвращение к мастерству и следованию классической и любой другой пластической традиции, а слово «виртуоз» и вовсе превратилось в бранное словцо. Провинциальный снобизм, однопартийность, протекционизм и, по словам М.Гробмана, «отсутствие общественной гигиены» стали опознавательными знаками движения. И над всем этим болотом по сей день гордо реет знамя свободы творчества.

Рафи же Лави остался тем же. На вопрос журналистки «Любите ли Вы писать свои картины?», он отвечает: «Это как мочиться, я должен мочиться, если я не помочусь, я лопну, мне будет плохо, мне будет больно».Фарсовый персонаж и режиссер-постановщик фарсового спектакля в одном лице.

У Лави есть программный цикл «гравюр» с использованием знаменитых иллюстраций Гюстава Доре к Библии. Выглядит это так, как будто ребенок стащил из книжного шкафа фолиант Доре и быстро-быстро, пока его не застукали за пакостничанием, замарал листы каракулями. В этой акции критики усмотрели отголосок иконоборчества и еврейский ветхозаветный визуальный аскетизм. Критики и теоретики любят писать о творчестве Рафи Лави – компьютер «зашкаливает» от обилия статей. Исследуется манера и даже подпись метра. И если Брайтберг-Семель говорит об атеизме художника, то доктор философии Хаим Луски идет дальше и находит в его творчестве (здесь Луски приводит цитату из современного французского философа Мишеля Фуко) «мощь религии, в которой нет Бога».

Лави приложил руку и к так называемому израильскому политическому искусству, которое в массе носит пропалестинский характер. Одна из его знаменитых работ изображает мечеть Омара, «заслоненную» щитом с надписью «К гробнице Рахель». Налицо излюбленная в современном искусстве неоднозначность раскрытия темы. Понимай как хочешь.

В 2002 году Музей Израиля в Иерусалиме провел ретроспективную выставку ставшего при жизни классиком Рафи Лави. И вот теперь художник представит Израиль на Венецианской биеннале. Усопшего Рафи сподручней выставлять заграницей, живой накуролесил бы еще чего не следует.

От Рафи у меня остался сувенир. Как-то я поздравила его с праздником и послала ему свой рисунок на обороте почтовой открытки. Моя специализация – обнаженная натура, ее я преподаю и постоянно рисую. А чем, я вас спрашиваю, занимаются люди без одежды? Вот я и изобразила любовников и крылышки им пририсовала. Рафи в ответ прислал репродукцию своей работы и приписал детским почерком: «Твой любовный акт мастерски исполнен. Рафи».

«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести» за 26.12.08